Встреча

– Я не могу во вторник в 15 – у меня звонок. В четыре в «Бутчере», рядом с офисом, – и повесил трубку. Сычёв по телефону всегда звучал грубо даже с давно знакомыми ему людьми, и я никак не мог привыкнуть к этой резкости, как нельзя привыкнуть к обжигающей холодом Средиземноморской воде в середине июня – знаешь, что потом согреешься её же прохладой и будешь скользить без желания выливаться обратно на берег, но входить всегда неприятно – плечи зябко поднимаются вверх в невозможной попытке цаплей перешагнуть волну. Так было и с ним – вход в разговор был всегда холодным, но я знал, что всё равно согреюсь – чуть позже. Я отправил смс партнёру о встрече. Он перезвонил.

– Привет! В четыре могу. Нам нужно вдвоём встретиться и поговорить заранее, как думаешь? Вроде мы делаем всё, что от нас зависит, но рассчитывать на «дальше будь, что будет» в этот раз почему-то не хочется… Меня смущает новый человек над Сычёвым… я навёл справки, скорее всего он не сделает нам ничего плохого – мы им нужны, но не факт, что и помогать будет.
Толя мог справки не наводить – он обладал потрясающей «чуйкой», об этом знали все, кто хоть как-то соприкасался с ним по делам. Таких называют визионерами, и эта его способность касалась не только бизнеса, а почти всего, что было ему важно в данный конкретный момент – он мог в определённом, только ему понятном состоянии и измерении, «видеть» наперёд людей, события, словно опытный капитан, который понимает без карт и приборов, что именно находится там, за туманом и никогда не спутает совершенно одинаковые пятна серого силуэта скрытого водной пылью острова, с материком или другим кораблём. И вот уже сейчас он осязал угрозу через тот туман, которым было вяло прикрыто ключевое назначение в штабе нашего базового клиента.

Мы встретились в центре зала станции метро и, ещё не успев пожать руки, без слов, одними взглядами и движениями, друг за другом запрыгнули в вагон, которой уже ощетинился на нас своими дверьми. Ускользнув от их цепкого укуса, я ощутил маленькую забытую радость незначительной победы. В студенческие годы всегда врезался клином в уходящий вагон, если двери оставляли мне малейшую возможность втиснуть между ними хотя бы руку, и можно было силой раздвинуть их, влететь победителем и собирать взгляды пассажиров, от презрительно-ленивых до насмешливо-удивлённых. Всё повторилось и сейчас, только взгляды меня больше так сильно не интересовали, может быть, поэтому победа хоть и была по-прежнему сладкой, но всё же какой-то неполной…

Мы продвинулись в середину вагона.
– Скажи, вот ты – хороший папа, – Толя часто начинал разговор с маленькой конфеты-прелюдии, которая была так обёрнута в фантик с рисунком, заранее обозначавшем её будущее содержание, чтобы постепенно разворачивая его, раскручивая предложение за предложением, достать и, ненавязчиво, поделиться с собеседником…. – На выходных мне позвонила мама Вовы (старший сын от второго брака. В третьем браке два года назад тоже родился сын – такая вот занимательная математика) нашла у него в айпаде открытые порносайты. У нас с тобой такой возможности в 12 лет, к сожалению, не было… Ну а если без шуток – что с этим делать?… Разговор по душам я, конечно, с ним провёл; объяснил, как мог, но, сам понимаешь, плод-то запретный…. Не отбирать же…
– Ты уже всё, что нужно сделал – поговорил с ним. А дальше – вопрос технический и к исполнению необязательный, если он тебя услышал. Есть блокировщики сайтов, в самом айпаде есть функция родительского контроля, можно включить. Можно ограничить доступ к инету через специальный таймер, который включается только в определённое тобой время…
– Вот видишь, как у тебя всё просто, – сказал он с ростком сентиментальной грусти – почва, на которой она проросла, стала видна сразу, как только он продолжил: «Никогда не разводись», – «Никогда» сорвалось упругой пружиной, в упор, попало в грудь, – «Даже если вы уже давно и совсем далеко, и не вместе – каждая новая жена и новые дети расслаивают твой прочный, как стебель бамбука, мир на узкие полоски и склеить их практически невозможно… Каждая полоска будет видеть себя той единственной, без которого бамбука не будет , что, кстати, правда! И ещё, если у тебя это даже получится, след от клея останется навсегда.
Я не ответил – понимал, куда он клонит. В какой-то момент мне показалось, что вся эта история с порносайтами была специально придумана лишь для того, чтобы снова сказать мне: «Смори – видишь, как? Даже не думай» – фантик конфеты-прелюдии полностью развернулся; протянутая рука, можно пробовать.
– Что сажем Сычёву? – я отказался от угощения, резко крутанул в сторону, сменив курс разговора.
– Нам нечего ему сказать, кроме того, что он уже и так знает. Будем спрашивать и слушать.

Сычёв опоздал на 15 минут. Эта особенность назначать жёсткое время встреч и ограничивать их продолжительность курьёзным образом сочеталась в его системных опозданиях и способности продолжать разговор сколь угодно долго, наплевав на обозначенный самим же регламент. Он был простой хороший парень, который, взлетев за несколько лет на директорскую позицию, заслуженную, как это нечасто бывает, трудом, потом и честностью, не превратился в корпоративного чиновника, а лишь набросил на себя прозрачный плащ, тот, что делал его внешне похожим на других «корпоративных», и от них же, при необходимости, защищал.
– Не согласен с его «способами рыбной ловли», – Сычёв любил и умел метко вставлять в свою несложную речь, как вилку в розетку, заряжавшие собеседника электричеством цитаты из фильмов, о существовании которых последний мог даже не догадываться. – Я теперь ничего не решаю – все вопросы к моему новому руководству, – подвёл он итог ещё даже не развернувшегося по всем канонам деловой коммуникации разговора. «Назначу вам встречу. Как-то так…».
«Как-то так» – повторил Сычёв, передёрнув затвор невидимого ружья, уже извиняясь – стрелять он и не собирался, но этот звук дал нам понять, что патрон уже внутри и теперь только ждёт своего момента.

Мы расплатились, я попросил чек, и мы вышли на улицу – из вежливости составить компанию курящему Сычёву. Начало ноября было ветреным, но не по сезону тёплым, Сычёв с Толей были нараспашку – руки в карманах брюк, края курток торчали и болтались за их спинами воробьиными крылышками. Я полностью под горло застегнул куртку – разговор в ресторане оставил зябкое ощущение сырости. С Сычёвым попрощались после 2-х выкуренных им сигарет.

– Мне нужно забрать Тёмыча (младший сын от второго брака) из школы, я поехал, а через час созвонимся и обсудим эту историю, хорошо? Давай, я побежал, на связи, – Толя, двинул в сторону метро, своим широким шагом отмеряя больше, чем любой идущий рядом с ним. Его седая голова ещё долго была видна в толпе, белым снежком, подпрыгивая и перекатываясь по другим серым камням-головам, растаяла где-то в районе пешеходного перехода.

Я завис. Мимо бежал бульвар, обтекая моё ватное тело и вытягивая из него волокно за волокном. Заволокло…. Тухлая встреча, невозможность сразу обсудить её с партнёром, отсутствие в середине дня плана дел на ближайший час – всё это привело меня в какое-то проваливающееся, рыхлое состояние. Нужно выбираться. Не успел сам – из ваты апатии меня вытащил звонок. Модест всегда звонил вовремя – редко, но метко, именно в тот момент, когда был нужен его честно-циничный щелчок по моему самолюбию или точечной рефлексии, как, например, сейчас.
– Привет. Не занят? У тебя всё в порядке? – вот, что я называю «вовремя» – он каким-то чудесным образом знал – именно сейчас мне очень был нужен этот вопрос; ослабевший внутренний держатель отпустил весы неуверенности, и они медленно качнулись в сторону реальности.
– Привет. Есть сложности, но боремся. Следующий год обещает быть весёлым. Но в целом всё хорошо. Как ты?
– Помнишь у меня дома стол с гранитной столешницей? – Модест – эстет, с недоступным мне тонким и требовательным, на кончиках пальцев ощущением внутреннего спокойствия лишь от того, что окружал себя красивыми вещами, людьми и, конечно – мыслями, – уронил себе его на ногу, раздробил колено вдребезги, крови было море… вот, лежу дома в гипсе.
– Ну, ты даёшь! Как ты себя чувствуешь, тебе ходить пока нельзя? – Мне сложно было представить в кровати высокого, деятельного и активного Модеста, находясь рядом с которым тебя всегда затягивало в яркую, словно от подкрашенной детскими кисточками вылитой в раковину воды, воронку мыслей и идей. – Ну и как ты проводишь своё горизонтальное время?
– Как ещё – читаю. А что ещё в моём положении можно делать без вреда для здоровья? Бухать только если….
– Не знаю – в шахматы играть, например.
– Угадал – делаю сейчас всё одновременно – Набокова, «Защиту Лужина» перечитываю.
– А почему не «Лолиту»? – пытался пошутить я и тут же звонко получил в ухо из телефона:
– Это все твои куцие знания о его творчестве или, может, напряжёшься и ещё чем-нибудь меня попробуешь удивить? – прозвучало, точно «наших бьют». Он защищал своего друга, на узкой дорожке, от моего неумелого задиристого выпада – очевидно, это была запретная для шуток зона. А, может, просто принял на свой счёт – жена, Аня, была моложе его на 25 лет. Выяснять дальше, какую именно из версий неуклюже сковырнула моя шутка, я, по понятным причинам, не стал.
– Ладно, не заводись, – я не читал «Защиту ЛужНина»…
– Лужина, Защита – Лужина, интеллектуал. Записывай давай, есть чем? Или запомнишь? «Дар», «Отчаяние», «Защита…» сам знаешь теперь – кого. Начни с «Отчаянья» – особенно хорошо заходит, если вдруг сам находишься в таком же состоянии. «Дар» – оставь напоследок. Вообще ты меня, надо сказать, удивил – не читал Набокова…. Не ожидал от тебя. В тот же список Платонов и, как его, забыл…. Зощенко, но тоньше. Аня, как фамилия моего любимого, сатирик, начала 20-го века, но не Зощенко? Вот, точно – Аверченко, Аркадий, запиши, – Аня, личный google Модеста, могла ответить на любой вопрос о нём же самом. «Ладно, «Лолита», какие твои годы, – уже добродушно подытожил Модест, – рад, что у тебя всё в порядке, звони, не пропадай!».
– А ты выздоравливай – приеду к тебе в гости, – мы оба знали, что я легко раздаю подобные обещания в знак вежливости и желания выглядеть хорошим, но значительно труднее их выполняю.
– Приезжать необязательно, а вот 700 рублей за рекомендацию правильного чтива можешь кинуть мне на телефон. Пока!

Повесив трубку и оглянувшись по сторонам, я понял, что незаметно за время разговора дошёл до Торгового Центра, в который заходил раз в неделю в книжный отдел, меланхолично поводить пальцем по корешкам книг, насладиться канцелярскими запахами, напоминающими мой первый школьный класс, и выпить чашку чая в соседнем кафе. Регулярность посещений была продиктована еженедельными сеансами у психотерапевта поблизости, к которому я начал ходить месяц назад. Как я оказался на терапевтической кушетке? Это всё из-за ручек и карандашей, во всяком случае, так это начиналось. Я грызу ручки – неистово, беспощадно, в больших количествах, незаметно для себя и очевидным образом для окружающих, держа между пальцами, словно сигарету. Я легко справлялся со многими своими дурными привычками, окружающие, как мне кажется, считают меня волевым человеком, но обгрызанные ручки, которые точно иглы ежа-мутанта с упрекающим прищуром трещин смотрят из канцелярского стакана, – вечный мёртвый натюрморт моего рабочего стола. У меня было много самостоятельных попыток… Я даже пытался использовать некоторые базовые инстинкты для борьбы с зависимостью, например, жадность и страх – стал покупать очень дорогие ручки, чтобы мне было обидно и жалко их портить. Жалко и обидно, действительно, было, но лишь только после того, как я обнаруживал эмаль дорогой ручки на своих зубах. Страх – железные ручки должны были сберечь мои любимые зубы от повреждений. Это помогло, но не надолго. Через какое-то время я стал виновато избегать дорогих «красавиц», предпочитая им более податливых пластиковых подруг, и даже завёл для блестящих изгоев отдельный неприкасаемый стаканчик-резервацию. Апогеем стала коробка из-под обуви, полная деревянных и бумажных ручек, которые подарили мне на День рождения сотрудники. Надпись «Грызите на здоровье» и смайлик красовалась на её крышке… Но моей ответной улыбки подарок, несмотря на радостное возбуждение коллег, не вызвал. В итоге, обессилив и отколов первый маленький кусочек зуба, я решил, что мне нужна помощь.

 

Я увидел её сразу и бесповоротно, как только зашёл в книжный отдел. Среднего роста, светлые прямые волосы, чуть подвитые на концах, круглое лицо с высоким и красивыми скулами, глубокие глаза. Около 30-ти, наверное… Она стояла с видом исследователя, рассматривая что-то на баррикаде из мелкой канцелярии, которая разделяла нас словно Гавроша (было в ней что-то озорное, мальчишеское) от французской армии; я мог видеть только её плечи и лицо. Пальто «кофе с молоком». Люблю этот цвет – тёплый, осенний и бодрящий. Её взгляд был сосредоточенно-серьёзен, казалось, она выбирала не блокнот или ручку, а что-то бесконечно и критически важное в данный момент для продолжения жизни всего человечества или, как минимум, его отдельно взятого ареала. Что же так долго и внимательно можно выбирать на этих полках? Желание узнать или, может быть, какая-то другая, более мощная сила, тёплая и щекочущая, медленно поднимающаяся от живота к горлу, отнимающая там голос, толкнула меня вперёд на баррикаду, но звонок телефона ударом пули в бронежилет остановил зарождающееся наступление.
– Я освободился. Обсудим, говорить сейчас можешь? – я не успел сказать «нет», – Всё в порядке, всё даже очень хорошо, – оптимизм Толи имел бесконечно удивляющее свойство разрастаться пропорционально ухудшению самой ситуации. Это был такой оптимизм вопреки – симпатичный озорной зверёк, питающийся сложными историями и тупиковыми ситуациями. Если было всё хорошо – зверёк спал, тихо посапывая, но если на горизонте появлялись тучи, из которых уже по капле зарождался и тыкал в лицо свинцовый ливень проблем, он бодро вскакивал и начинал живо приплясывать в ожидании обильной пищи.
– Что хорошо? У нас через месяц контракт истекает, а судя по Сычёву, продлевать нам его не собираются. Нам уже сейчас людей сокращать нужно, – взглядом я провожал её быстрый шаг, она выскользнула из-за укрытия, держа в руке шариковые ручки (ручки в руках?) и ещё какой-то предмет неопределимой, по причине скорости её перемещения, формы. Она быстро прошла мимо кассы на выход из зала (неужели не заплатит?!) – сапожки на плотном каблуке в цвет пальто, близкая к гамме коричневая сумка; полностью расстёгнутое «кофе с молоком», длинное, разливалось своими краями. «Она прошла как каравелла по бегущим волнам…», – пропел голос Максима Леонидова в моей голове…. Остановилась у островка с мило расставленной рождественской мишурой – плюшевые мишки, шарики с искусственной манной крупой-снегом, мини-ёлочки, сердечки – задержалась на несколько секунд, улыбнулась, профессиональным жестом репортёра достала из воздуха телефон и сделала пару фотографий («Потом заедет, купит, когда времени будет побольше», – подумал я), весело развернулась на каблуках и пошла в сторону отдела косметики.
– Это не важно – мы просто поменяем бизнес-модель отношений. Старая изначально была неустойчивым форматом. А вот наша платформа, она…. Алё, ты меня слышишь? – Толя не сразу, но, тем не менее, достаточно быстро понял, что я не с ним.
– Да, я тебя слышу, – соврал я и в этот самый момент осознал, что потерял её. Девушка-видение исчезла. Я стоял в 4-5 метрах от касс. Как я мог не заметить её исчезновения? Тёплое, щекочущее чувство, в районе горла лишающее голоса, острым камнем рухнуло вниз живота. Я был потерян, потерялся и потерял что-то очень важное. Но что? Возможность – всегда неосязаемо лёгкую и эфирную до того момента, пока ты её не упустил. Bот она, ещё секунду назад невесомая, уже наливается свинцом сожаления, превращается в неожиданно важное и тяжёлое заклинание, требующее времени и усилий, чтобы его забыть, топит тебя в булькающем «Если бы-ы, если бы-ы…». Упущенная возможность. Спросить. Услышать голос. Пошутить в ответ. Увидеть улыбку. «Здравствуйте. Вы так красивы в моменте своего выбора – я не мог не заметить, мне очень захотелось поговорить с Вами. Можно?». Спросить. Услышать голос. Пошутить…

– Прости, давай я тебе перезвоню? – и, не дожидаясь ответа, я повесил трубку.
Почему я сразу не подошёл к ней? Я же давно её знаю, где-то далеко, в другом мире, не здесь, мы уже общались, смеялись, дружили – и там я восхищался, любовался, радовался и любил. Уверен – иначе как объяснить моё тихое «Здравствуйте», которое я аккуратно нёс ей, словно беременный, вынашивал его столько лет для встречи сегодня, но в решающий момент, по непонятной причине невидимый главврач принял решение роды отложить, перенесли на другой срок и моё «Здравствуйте» не закричало, глотнув первый воздух, а тихо внутри свернулось обратно в клубок?
Я вертел голову совой, на 360. Исчезла. Мистика. «Болван, идиот, тормоз…», – неполный перечень эпитетов, словно рой докучливых жалящих пчёл, гулом гнал меня на выход из Торгового центра. Вышел, повернул направо, поднял глаза – «кофе с молоком» из серой чашки улицы, издалека плеснуло мне в лицо с пешеходного перехода – и я увидел, как, не дожидаясь нескольких секунд до зелёного света светофора, она смело, ещё под красный шагнула на проезжую часть, пересекая бульвар.

«Возможность? Хорошо – вот тебе ещё шанс», – сказал кто-то без голоса.

Машины плотным потоком текли по Цветному, и попытка дёрнуться на противоположную сторону в неположенном месте была остановлена положенной по этому случаю руганью нервных гудков. Я быстрым шагом рванул в сторону перехода, не выпуская из вида развивающиеся кофейные с молоком паруса, она словно летела над дорогой, придерживая сумочку. На пешеходном переходе меня встретил и задержал красный свет, и я уже с трудом различал на другой стороне в сумерках её… Только силуэт, периодически заслоняемый другими фигурами, оставался в поле моего близорукого прицела. Но расстояние быстро сокращалось, нас разделяло уже менее 50-ти метров – она направилась в сторону ресторана, где мы встречались с Сычёвым – и я, повернув за ней, ощутил уверенное дежавю – именно там, где я долго стоял в ступоре безвременья и бездействия, провожая взглядом Толю, моргнули огоньки, благодарно открылись глаза-фары её машины, освобождённой от плена сигнализации. Я успею.

– Мужчина, стойте, подождите! Вы просили фискальный чек и сами же забыли его у нас! – смутно знакомый голос остановил меня за руку, – Вам же чек был нужен для отчётности, да?
Передо мной стояла наша официантка – возможно, она увидела меня в окно ресторана, когда я ещё не дошёл до него, и, выскочив, перехватила на ходу.
– Хорошо, что вас заметила – пойдёмте, отдам Вам чек, – и не дожидаясь, направилась обратно ко входу.
Я обернулся и увидел отъезжающий с парковки кросровер, возможно BMW X5 (а за рулём какой ещё другой машины могла быть такая женщина?), но было уже совсем темно и безысходно неважно. И вдруг я понял, что меня подменили, и я не тот, и раннее зарождающееся ощущение дежавю стремительно разворачивалось, трансфомировалось и раздуваясь выталкивало меня из осознанного сновидения обратно в реальность. Я стоял на том же месте, где меня застал звонок Модеста и с ужасом понимал, что он мне не звонил, я нигде после его звонка не был и никого не встретил… «То ли девушка, а то ли – виденье», снова издевательски пропел Леонидов в моей голове не своим голосом. Тот сон, который преследует всех нас, пусть в разных сценариях – в невозможности догнать, убежать, остановить падение, дотронуться и даже в невозможности умереть, тот сон сводится всегда к одному – к пробуждению, к холодному поту, к слезам, к крику, к потерянному раю…. – приснился мне осознанно и наяву. Было уже совсем темно и только витрина ресторана, за стеклом которого нелепая официантка принимала новый заказ, доброжелательно развернула на улицу, словно ковёр, короткую дорожку индустриально-млечного пути.

– Спасибо тебе за встречу, надеюсь, поработаем, – Аля Березовская, по-мальчишески, быстро подала мне руку и так же быстро выдернула её обратно, будто опасаясь, что лишняя секунда контакта разрушит формальную причину нашей встречи. Чёрное каре ровно, словно по лекалу, обрамляло её круглое, детское лицо. Глаза угольками прожигали в упор, не моргая – не изучая, а уже точно зная о тебе всё. «Сексуальная, честная, деловая, умна, красивый голос и, что большая редкость, слог – интересно, могли бы у нас быть с ней отношения? Мы даже, как выяснилось, земляки… Да, могли бы – такие отношения партнёров. «Секс с партнёром» – звучит неоднозначно. При этом и соревноваться мы с ней тоже будем, конечно – кто позже вечером домой вернётся, например. Открываю дверь: «Дорогая, привет – уверен, ты ещё не дома, да? Тогда сразу пожелай мне доброго утра», – эта фантазия улыбнула и тут же оборвалась смс-кой от Али: «Фамилия неизвестной художницы, 18 декабря, пентхаус… Будет атмосферно, изысканно и сексуально». У меня на этот день были два приглашения на другие мероприятия – декабрь широкими жестами разворачивал ярмарку предновогоднего тщеславия и с «атмосферно, изысканно и сексуально» был явный перебор – в эти дни алкоголь уже и без того незаметно, но перманентно присутствовал в моей крови. «Если не приду – не заметит. А заметит – не обидится, Аля не из таких», – успокоил я сам себя, – «Альтман привозит репродукции Дали и Шагала, – пойду к нему».

Как я оказался в этот день у входа в пентхаус – не помню, видимо, потому что меня там в тот день не должно было быть. Охранник, лифт, гардероб, музыка арт-хаус, люди-тени с бокалами и картины, напоминающие фотографии, облитые краской-кровью. Руки, груди, обнимающиеся языки, обнажённые женские тела, связанные верёвками и ремнями, сливающиеся в невероятных соитиях на бетонных стенах, сначала вызвали ощущение художественной бойни, но потом, чтоб не расстраиваться, я стал искать в них красоту – ту самую, в глазах смотрящего, и довольно быстро нашёл; и даже выбрал для себя “шедевр”, которым любовался чуть дольше, чем остальными. Да, Березовская не обманула – «атмосферно, изысканно и сексуально». Именно это и первый бокал вина на пустой желудок постепенно смирили меня и с обстановкой, и с собой. Аля, в длинном чёрном платье с глубоким декольте, в жёлтых фосфорицирующих кроссовках на толстой подошве и в чёрной бейсболке NYC со стразами подошла поздороваться: «Спасибо, что пришёл». Я, обнимая её за талию в момент приветственного поцелуя, случайно, но совсем не по касательной, а довольно плотно, дотронулся всей ладонью её мягкой груди, лишь слегка прикрытой тонкой тканью вечернего платья. Возможно, если бы не полумрак, моё лицо, было в этот момент краснее самой кровавой картины на выставке, но Аля не коим образом не выдала своей реакции, как будто у нас так всегда было принято – трогать её за грудь при встрече.

– Как тебе выставка, нравится? – спросила Аля, глядя прямо в глаза, – Пойдём, я познакомлю тебя с художницей, – она рукой указала в сторону фотокамер на штативах, нацеленных на стоящую у стены с самой красной картиной маленькую девочку с кичкой на голове, в чёрных кожаных штанах и чёрном же пластиковом топе, похожем на те, в которые были облачены дуболомы-солдаты Империи в «Звёздных войнах».
Пластиковый топ лишь на секунду привлёк и тут же отпустил моё внимание – рядом с «топом» я увидел её. Сейчас уже не «кофе с молоком», а скорее лёгкий капучино в прозрачном стекле, black and white – белый пиджак легко накинут на тонкие плечи, словно удерживаемый на них полоской крупных переплетённых белых бус, чёрное элегантное платье, серебряный блеск металла ремешка сумочки и часов, чёрные сапожки, белый телефон в руке – это была другая женщина, но это была она.
Я, не думая, оторвался от Али (она к тому моменту уже была захвачена в плен другим собеседником) направился к ней. Чем ближе я подходил, тем отчётливее понимал, что ошибки быть не могло – это она, девушка из неосознанного тогда мной сознательного сновидения. Значит, сейчас я снова там и снова не смогу догнать, убежать, остановить падение, дотронуться и даже не смогу здесь умереть. Когда и как я успел попасть сюда? Что было ключом? Этот момент – самый сложный и неуловимо-пунктирный в переходе из одного состояния в другое, опять ускользнул от меня, обманул мой мозг и теперь глумился над моим удивлением.
Она стояла ко мне спиной, разглядывая одну из картин. Я протянул руку в неуправляемой попытке дотронуться до её плеча, но вспомнил, что это будет «некасание» и убрал руку обратно. В этот момент она повернулась в мою сторону.

– Здравствуйте. Вы так…, – я запнулся, понимая, что это «Здравствуйте» и далее уже существовало раньше, – Вам нравится красный цвет?», – спросил я улыбнувшись.
– Моя подруга – фотограф говорит, что это картины на основе чужих фотографий, я пытаюсь понять, так ли это, – её голос звучал уверенно легко, открыто и прозрачно, словно мы общались уже давно, но потом, прервав на незначительное время разговор, снова вернулись к диалогу, – Словно берёшь чужую жизнь, которая тебе нравится, входишь в неё, одеваешься немного по-другому, но живёшь в ней, как в своей, понимаете?
– Не поверите – очень хорошо Вас понимаю. Скажите, – я спешил, чтобы успеть до своего пробуждения, – Вы не были случайно около 3-х недель назад на Цветном, в Торговом центре? Вы были в пальто «кофе с молоком», что-то покупали в книжном магазине.
Она внимательно посмотрела на меня, поправила сумочку, и в этот момент я увидел у неё на левой руке татуировку в виде буквы «P» – точно с такой же латинской буквы, той же вязью, тем же шрифтом начиналось название первой созданной мной компании, которой было уже более 20 лет. Сейчас я видел такую «P» второй раз в жизни… «Причудливо тасуется колода», – продекламировал голос Леонидова.
– У меня есть такое пальто, и я сегодня пришла в нём, но не была в том районе уже много месяцев – Вы меня с кем-то перепутали, наверное.
– Возможно, – мне было это уже не важно – видимо сейчас, не осознавая того, я заказал сон, который находился в той же плоскости, что и первый, но на другой линии жизни, точнее, сна. Очень близко к первому, но не там же.
– Как Вас зовут? Меня – …. Чем Вы занимаетесь? – это было совсем не то, о чём я хотел спросить…
– Ольга. Приятно познакомиться. У меня свой бизнес, в основном PR – я оканчивала журфак, филолог, даже кандидат наук. И она улыбнулась, но это не было улыбкой-извинением за свои успехи, ей было просто приятно говорить об этом. За её улыбкой можно было наблюдать бесконечно долго; она начиналась от глаз – они улыбались первыми, потом тёплой водой разливалась ниже, увлекая за собой всё, что встречалось на её пути, и только в конце мягким прибоем выливалась волной на губах, – Люблю книги, историю…. Вот Вы любите читать? – это не был формальный вопрос – в нём звенел искренний интерес. Кто Ваш любимый писатель, из классиков?
– Мне многие нравятся, но, наверное, Моэм – один из любимых. Из российских – Гончаров.
– Гончаров – интересный выбор. А я люблю Набокова, точнее – обожаю. Что Вы читали из него?

Вопрос я почти не расслышал – воздух дрогнул, наклонился и охнул – Набооооков….. Меня начало переставлять куда-то вверх и в сторону. Нет, не сейчас, не хочу возвращаться, я только нашёл и пока не готов терять. Мне нужно быть здесь. Теперь я узнал ключ – и тогда и сейчас он, поворачиваясь в своей скважине, без меня, только при одном его упоминании, сам открывает и закрывает прозрачную дверь, поэтому и невозможно понять, где этот переход в непостижимое и зовущее измерение. Но где именно я сейчас? Там или здесь? В прошлый раз разговор с Модестом про Набокова переместил меня в то состояние, где я встретил её, а сейчас всё наоборот – меня этим же ключом выманивают и вынимают отсюда? Очевидно, я не в реальности, но именно здесь я смог дотронуться, осязать, спросить, услышать ответ. Да, это осознанный сон, но теперь – не мой…. Чей же он тогда?
– Гончаров – интересный выбор. А я люблю Набокова, точнее – обожаю. Что Вы читали из него? – это было не эхо – меня, словно пешку, вернули на шаг назад; нарушение правил игры, устойчивое выражение шахматистов – «невозможный ход», сейчас он был разрешён.
– «Защиту Лужина» – у меня сын шахматами занимается, было интересно с ним обсудить фильм по этому роману, он его смотрел. После ничего не читал – наслаждался, можно сказать, послевкусием, – мне нравилось это слово. Оля улыбнулась, легко кивнула головой, белый пиджак и пряди волос качнулись в такт.
– Ой, тогда Вам обязательно нужно прочитать ещё, причём в определённом порядке, вот эти его книги ……..
Мы говорили более 3-х часов, до тех пор, пока все не стали собираться – кто домой, кто – на afterparty.

С Олей расстались на улице, у входа в здание, где проходила выставка.

С того дня и до сих пор я не знаю, где именно нахожусь, но знаю, что я там, где мне было дано вернуть нереальное – упущенную возможность увидеть её и поговорить – в мире, где сбываются мои мечты. И да, у меня теперь есть удивительный ключ, с помощью которого я могу перемещаться между своими мирами – они уже давно не делятся на реальность и осознанный сон, поскольку граница между ними размазана возможностями моих желаний надёжно и навсегда.
Не желая пока уходить именно из этого мира, я просто не пользуюсь ключом всуе, надёжно храню его у себя в живом сейфе в области сердца, и его филигранную копию – на книжных полках. И совершенно готов к тому, что всю оставшуюся жизнь проживу только здесь – в невозможности догнать, убежать, остановить падение, услышать, дотронуться и даже – в невозможности умереть. Ведь достаточно того, что один раз мне это удалось.